матросу, что уже приноровился ставить уколы морфия — если им суждено умереть, то пусть хоть без мучений. А еще к ним направили священника, который провожал умирающих матросов молитвами.
Вот такое чистилище получилось — и он в роли привратника, определяющего кому жить, а кому придется сегодня умереть!
Иначе он поступить не мог — пока будет возиться с одним тяжело раненым, от потери крови тяжелыми станут те, кто получил легкое ранение. Но сейчас он уже никому не смог бы помочь — предел сил человеческих ограничен, а его телу много лет, и физическая форма далека от лучшего.
— Потом покурю, помоги халат снять, мясником стал, весь в крови. Да срезай его на хрен, не отстираешь, хоть выжимай. А китель снимай, денщику отдашь — пусть в порядок приведет. Надо посмотреть, что-то с рукой неладное творится, немеет…
Унтер оказался толковым помощником, ловко делал перевязки, распоряжался — его и поставил заведовать импровизированным лазаретом. Хотя даже имени не знал, как-то спросить не удосужился.
— Сейчас, ваше превосходительство, — матрос быстро содрал окровавленный халат, и осторожно расстегнув китель, стащил его с плеч. Охнул, и негромко сказал, склонившись:
— Осколком полоснуло слегка, ваше превосходительство, рукав рубашки в крови. Я сейчас перевяжу…
Андрей Андреевич покосился на загустевшую кровь — действительно порез, пусть и глубокий. Как-то не заметил этот момент, тогда ведь в лицо жаром обдало и пламенем полыхнуло — стрессовая ситуация, в которой про многое в жизни забудешь и не вспомнишь. Остается только надеяться, что столбняк не подхватишь, впрочем, все кровью должно было вымыть. Нашел отчего беспокоится, когда сотни людей сейчас гибнут, и при этом стараются убить точно таких же людей, но с другим цветом кожи и разрезом глаз. И от того только пакостно на сердце — для него это все далекое пошлое, но ставшее уже настоящим, привычным, от которого себя не отделишь.
— Китель надень этот, так и буду ходить в окровавленном — потом на свежую рубашку другой надену. Просто бой продолжается, пауза была — обрадовался, а тут опять…
Договорить Андрей Андреевич не успел, ойкнул — палуба под ногами накренилась, хорошо что переборка выручила, оперся на нее. Сердце чуть не замерло в груди — крен нарастал. Он хорошо помнил, как погиб «Ослябя» в Цусимском бою — одна пробоина, огромная, дали полный ход, и в нее стала цистернами вливаться вода под напором. И опрокинулся корабль из-за ошибки командира, погубившего броненосец с командой. Лучше бы капитан 1-го ранга Бэр отвернул в сторону и не стал бы стопорить машину — вся Цусима из таких нелепостей и ошибок состоит.
— Пронесло…
Броненосец потихоньку выпрямился, и от сердца отлегло — просто поворот крутой сделали. Взял папиросу, но курить не стал — возникло ощущение, что находится сейчас в железном склепе, когда за тонкой переборкой умирают люди. Захотелось глотнуть свежего воздуха, хотя артиллерия, после длинной передышки снова стала оглушительно стрелять.
— Я в рубку, тут обходитесь без меня. Всех перевязывайте, кому надо — сам поставишь укол морфия. Потом спущусь, посмотрю. Все понятно⁈
— Так точно, ваше превосходительство!
— А раз так, то действуй сам, молодец — помог во многом! А я наверх — мне командовать нужно, мало ли что, — лукавил Андрей Андреевич, сильно лукавил. Не хотел он оставаться со стонущими ранеными, не в силах им помочь. А чтобы самому себя не презирать за трусость, и решил в боевую рубку отправиться, не желая здесь находится. И пошел к трапу, но не один — спереди и сзади его сопровождали матросы, помогая забраться по крутому трапу — унтер, видимо, распорядился, зная о ранении в руку.
— Ох, мать моя женщина! Это же «Рюрик» ползет!
Большая «туша» крейсера действительно еле шла, причем как-то нервно, постоянно рыская на курсе. И тут Вирениус увидел японский броненосный крейсер под адмиральским флагом, с которым «Ослябя» сошелся в поединке, как древние рыцари — один на один. Вдалеке крейсера Камимуры вели бой с «Пересветом» и «Победой», к которым торопился на помощь, дымя четырьмя трубами «Баян».
В стороне сошлись в схватке не на жизнь, насмерть, «Дмитрий Донской» и две канонерские лодки с двух трубным вражеским крейсером — похоже на «Асаму». Рядом ожесточенно перестреливался «Джигит» с каким-то корабликом, похожим на крейсер, но гораздо меньше его. И старому клиперу досталось — сразу возникло ощущение, что до Порт-Артура он не дойдет. А вот броненосцев Алексеева и Того Андрей Андреевич не усмотрел — только густые дымы на горизонте.
— Б…!
На верхнем кормовом каземате шестидюймовой пушки шарахнуло так, что он распластался бы на исковерканной палубе, однако матросы подхватили его на руки. И спустя полминуты внесли адмиральское тело в боевую рубку как драгоценную китайскую фарфоровую вазу. Поставили осторожно на ноги, после чего исчезли как бесплотные духи, которых позвали обратно в волшебную лампу…
Русские «богини» ведут бой — и отнюдь не в проигрышной ситуации…
Глава 37
— Электросварка какая-то… Охренеть можно!
То, что сейчас видел Андрей Андреевич было немыслимо — пара носовых казематов шестидюймовых пушек «Асамы» вначале превратились в красочную новогоднюю иллюминацию, сильно напоминающую именно сварку. А сейчас там произошел взрыв, и черное облако накрыло вражеский крейсер — и по «Ослябе» прокатились волной ликующие крики.
— Чем это его, Константин Борисович?
Андрей Андреевич посмотрел на Михеева — глаза командира «Осляби» стали хищными, звериными, как у волка, увидевшего добычу. Да и не могло быть иначе — нет слаще для военного момента, как зрелище победы над врагом, к тому же добытой с потерями и невероятным трудом.
— Девять дюймом с «Грозящего», не иначе, ваше превосходительство, — как всегда спокойный голос Михеева теперь был наполнен едва сдерживаемым возбуждением. — «Храбрый» на стрелял своей левой пушкой, а орудия «Донского» не в состоянии пробить казематные плиты, если только не сама Фортуна ворожит Леониду Федоровичу. Жаль, что «Асама» сейчас не утонул от взрыва собственных боеприпасов, я ожидал этого…
Действительно, стоило густому дыму рассеяться на ветру, как броненосный крейсер предстал в самом неприглядном виде. На месте двух казематов была огромная дымящаяся дыра, из которой вырывались языки пламени. Но несостоявшийся убийца «Варяга» продолжал бой, орудия стреляли, и он явно не собирался отправляться на дно. Вот только ход его резко снизился, и сейчас «прародитель» всех эскадренных крейсеров не шел, а полз, как искалеченный «Рюрик».
— Надо добивать «подранка», ваше превосходительство, — голос Михеева дрожал от возбуждения. — Нельзя его отпускать, японцы имеют много заводов, отремонтируют. А если утопим — совсем иная война пойдет. Андрей Андреевич, грех такой момент потерять!
— Против нас еще «Ивате», выдюжим⁈
Вирениус лихорадочно обдумывал ситуацию, момент действительно из таких, что решает судьбу войны. Риск ведь страшный, но так и выигрыш потрясающий. В первом бою утопить один из кораблей боевой линии многого стоит — а такие случаи редко предоставляются на войне.
— Андрей Андреевич, да, наш броненосец пострадает, но с пятнадцати кабельтовых мы промахов не дадим — и дырок в «Токиве» будет больше, чем в швейцарском сыре. Ваше превосходительство, крейсера Иессена на подходе, да мы им хребтины переломаем! Не могут они долго с броненосцами сражаться, у нас десятидюймовые пушки!
Михеев чуть ли не завопил, впившись в еле ползущую «Асаму» глазами, что светились горячечным красным блеском — в фильмах ужасов такие актеры вурдалаков играют. И решился, громко произнеся:
— Поднять сигнал — «атаковать неприятеля с короткой дистанции всеми силами»! Дать сигнал на миноносцы и «Алмаз» — «вступить в бой»! Идете на «Асаму», Константин Борисович — нужно добить неприятеля!
— Есть добить неприятеля, ваше превосходительство!
Командир броненосца принялся энергично распоряжаться, а Вирениус достал папиросу — стоявший рядом офицер предупредительно чиркнул спичкой — с одной рукой «их превосходительству» это сделать было бы трудно. Ведь вторая была на «косынке», полусогнутая. И отчаянно соображал, поступил ли он правильно, поддавшись уговорам Михеева, или ошибся — а на ходе сражения это скажется самым фатальным образом.
Да, «Асама» покалечена, но есть «Ивате», хотя с другой стороны против врага четыре русских корабля, причем три «малых» с броневыми поясами приличной толщины. А еще подбегут четыре «калеки» — «Блестящий» с «Быстрым» и парочка оставшихся «номерных». Эсминцы на двадцати узлах, больше
